ПЛУТИШКА КОТ
I
Жили-были на одном дворе кот, козёл да баран. Жили они дружно: сена клок и тот пополам; а коли вилы в бок, так одному коту Ваське. Он такой вор и разбойник: где что плохо лежит, туда и глядит.
Вот идёт раз котишко-мурлышко, серый лобишко, идёт да таково жалостно плачет. Спрашивают кота козёл да баран:
— Котик-коток, серенький лобок! О чём ты плачешь, на трёх ногах скачешь? Отвечает им Вася:
— Как мне не плакать! Била меня баба, била; уши выдирала, ноги поломала, да ещё и удавку на меня припасала.
— А за что же на тебя такая беда пришла? — спрашивают козёл да баран.
— Эх-эх! За то, что нечаянно сметанку слизал.
— Поделом вору и мука, — говорит козёл, — не воруй сметаны!
А кот опять плачет:
— Била меня баба, била; била — приговаривала: придёт ко мне зять, где сметаны будет взять? Поневоле придётся козла да барана резать. Заревели тут козёл да баран:
— Ах ты, серый ты кот, бестолковый твой лоб! За что ты нас-то сгубил?
Стали они судить да рядить, как бы им беды великой избыть, — и порешили тут же: всем троим бежать. Подстерегли, как хозяйка не затворила ворот, и ушли.
II
Долго бежали кот, козёл да баран по долам, по горам, по сыпучим пескам; приустали и порешили заночевать на скошенном лугу; а, на том лугу стога, что города, стоят.
Ночь была тёмная, холодная: где огня добыть? А котишка-мурлышка уж достал берёсты, обернул козлу рога и велел ему с бараном лбами стукнуться. Стукнулись козёл с бараном, искры из глаз посыпались: берёсточка так и запылала.
— Ладно, — молвил серый кот, — теперь обогреемся! — да недолго думавши и зажёг целый стог сена.
Не успели они ещё порядком обогреться, как жалует к ним незваный гость — мужичок-серячок, Михайло Потапыч Топтыгин.
— Пустите, — говорит, — братцы, обогреться да отдохнуть; что-то мне неможется.
— Добро пожаловать, мужичок-серячок! — говорит котик. — Откуда идёшь?
— Ходил на пчельник, — говорит медведь, — пчёлок проведать, подрался с мужиками, оттого и хворость прикинулась.
III
Вот стали они все вместе ночку коротать: козёл да баран у огня, мурлышка на стог влез, а медведь под стог забился. Заснул медведь; козёл да баран дремлют; один мурлыка не спит и всё видит.
И видит он: идут семь волков серых, а один — белый. И прямо к огню.
— Фу-фу! Что за народ такой! — говорит белый волк козлу да барану. — Давай-ка силу пробовать. Заблеяли тут со страху козёл да баран; а котишка, серый лобишка, повёл такую речь:
— Ах ты, белый волк, над волками князь! Не гневи ты нашего старшего: он, помилуй бог, сердит! Как расходится — никому несдобровать. Аль не видишь его бороды: в ней-то и вся сила; бородой он всех зверей побивает, рогами только кожу снимает. Лучше подойдите да честью попросите: хотим-де поиграть с твоим меньшим братцем, что под стогом спит.
Волки на том козлу кланялись; обступили Мишу и ну заигрывать. Вот Миша крепился-крепился, да как хватит на каждую лапу по волку, так и запели они Лазаря. Еле живы выбрались волки из-под стога и, поджав хвосты, — давай бог ноги!
Козёл же да баран, пока медведь с волками расправлялся, подхватили мурлышку на спину и поскорее домой:
— Полно, говорят, без пути таскаться, ещё не такую беду наживём.
А старик и старушка были рады-радёхоньки, что козёл с бараном домой воротились; а котишку-мурлышку ещё за плутни и выдрали.
ОРЕЛ И ВОРОНА
Жила-была на Руси ворона — с няньками, с мамками, с малыми детками, с ближними соседками. Прилетели из дальних стран гуси, лебеди, нанесли яиц; а ворона стала их обижать, стала яички у них таскать.
Случилось сычу мимо лететь, и видит он, что ворона птиц обижает, полетел и сказал орлу: — Батюшка, сизый орёл! Дай нам праведный суд на воровку ворону.
Сизый орёл послал за вороной лёгкого посла, воробья. Воробей полетел, захватил ворону; она было упираться, а он давай её пинками и поволок-таки к орлу.
Вот стал орёл ворону судить:
— Ах ты, воровка ворона, глупая голова! Про тебя говорят, что ты на чужое добро рот разеваешь: у больших птиц яйца таскаешь.
— Напраслина, батюшка, сизый орёл, напраслина! Это всё слепой сыч, старый хрыч, про меня наврал.
— Про тебя сказывают, — говорит орёл, — что выйдет мужик сеять, а ты выскочишь со всем своим содомом — и ну его семена разгребать.
— Напраслина, батюшка, сизый орёл, напраслина!
— Да ещё сказывают: станут бабы снопы класть, а ты со всем своим содомом выскочишь — и ну снопы ворошить.
— Напраслина, батюшка, сизый орёл, напраслина!
Осудил орёл ворону в острог посадить.
Константин Ушинский
Утренние лучи
Выплыло на небо красное солнышко и стало рассылать повсюду свои золотые лучи – будить землю.
Первый луч полетел и попал на жаворонка. Встрепенулся жаворонок,
выпорхнул из гнездышка, поднялся высоко-высоко и запел свою серебряную
песенку: «Ах, как хорошо в свежем утреннем воздухе! Как хорошо! Как
привольно!»
Второй луч попал на зайчика. Передернул ушами зайчик и весело
запрыгал по росистому лугу: побежал он добывать себе сочной травки на
завтрак.
Третий луч попал в курятник. Петух захлопал крыльями и запел:
«Ку-ку-реку!» Куры слетели с нашестей, закудахтали, стали разгребать сор
и червяков искать.
Четвертый луч попал в улей. Выползла пчелка из восковой кельи, села
на окошечко, расправила крылья и – зум-зум-зум! Полетела собирать медок с
душистых цветов.
Пятый луч попал в детскую, на постельку к маленькому лентяю: режет
ему прямо в глаза, а он повернулся на другой бок и опять заснул.
Играющие собаки
Володя стоял у окна и смотрел на улицу, где грелась на солнышке большая собака, Полкан.
К Полкану подбежал маленький Мопс и стал на него кидаться и лаять:
хватал его зубами за огромные лапы, за морду и, казалось, очень надоедал
большой и угрюмой собаке.
– Погоди-ка, вот она тебе задаст! – сказал Володя. – Проучит она тебя.
Но Мопс не переставал играть, а Полкан смотрел на него очень благосклонно.
– Видишь ли, – сказал Володе отец. – Полкан добрее тебя. Когда с
тобою начнут играть твои маленькие братья и сестры, то непременно дело
кончится тем, что ты их приколотишь. Полкан же знает, что большому и
сильному стыдно обижать маленьких и слабых.
Ученый медведь
– Дети! Дети! – кричала няня. – Идите медведя смотреть.
Выбежали дети на крыльцо, а там уже много народу собралось.
Нижегородский мужик, с большим колом в руках, держит на цепи медведя, а
мальчик приготовился в барабан бить.
– А ну-ка, Миша, – говорит нижегородец, дергая медведя цепью, –
встань, подымись, с боку на бок перевались, честным господам поклонись и
молодкам покажись.
Заревел медведь, нехотя поднялся на задние лапы, с ноги на ногу переваливается, направо, налево раскланивается.
– А ну-ка, Мишенька, – продолжает нижегородец, – покажи, как малые
ребятишки горох воруют: где сухо – на брюхе; а мокренько – на
коленочках.
И пополз Мишка: на брюхо припадает, лапой загребает, будто горох дергает.
– А ну-ка, Мишенька, покажи, как бабы на работу идут.
Идет медведь, нейдет; назад оглядывается, лапой за ухом скребет.
Несколько раз медведь показывал досаду, ревел, не хотел вставать; но
железное кольцо цепи, продетое в губу, и кол в руках хозяина заставляли
бедного зверя повиноваться. Когда медведь переделал все свои штуки,
нижегородец сказал:
– А ну-ка, Миша, теперича с ноги на ногу перевались, честным господам
поклонись, да не ленись, да пониже поклонись! Потешь господ и за шапку
берись: хлеб положат, так съешь, а деньги, так ко мне вернись.
И пошел медведь, с шапкой в передних лапах, обходить зрителей. Дети
положили гривенник; но им было жаль бедного Миши: из губы, продетой
кольцом, сочилась кровь.
Орел и кошка
За деревней весело играла
кошка со своими котятами. Весеннее солнышко грело, и маленькая семья
была очень счастлива. Вдруг, откуда ни возьмись – огромный степной орел:
как молния, спустился он с вышины и схватил одного котенка. Но не успел
еще орел подняться, как мать вцепилась уже в него. Хищник бросил
котенка и схватился со старой кошкой. Закипела битва на смерть.
Могучие крылья, крепкий клюв, сильные лапы с длинными, кривыми
когтями давали орлу большое преимущество: он рвал кожу кошки и выклевал
ей один глаз. Но кошка не потеряла мужества, крепко вцепилась в орла
когтями и перекусила ему правое крыло.
Теперь уже победа стала клониться на сторону кошки; но орел все еще
был очень силен, а кошка уже устала; однако же она собрала свои
последние силы, сделала ловкий прыжок и повалила орла на землю. В ту же
минуту откусила она ему голову и, забыв свои собственные раны, принялась
облизывать своего израненного котенка.
Гадюка (рассказ)
Вокруг нашего хутора, по оврагам и мокрым местам, водилось немало змей.
Я не говорю об ужах: к безвредному ужу у нас так привыкли, что и змеёй-то его не зовут. У него есть во рту небольшие острые зубы, он ловит мышей и даже птичек и, пожалуй, может прокусить кожу; но нет яду в этих зубах, и, укушение ужа совершенно безвредно.
Ужей у нас было множество; особенно в кучах соломы, что лежала около гумна: как пригреет солнышко, так они и выползут оттуда; шипят, когда подойдёшь, язык или жало показывают, но ведь не жалом змеи кусают. Даже в кухне под полом водились ужи, и как станут, бывало, дети, сидя на полу, молоко хлебать, так уж и выползает и к чашке голову тянет, а дети его ложкой по лбу.
Но водились у нас и не одни ужи: водилась и ядовитая змея, чёрная, большая, без тех жёлтых полосок, что видны у ужа около головы. Такую змею зовут у нас гадюкой. Гадюка нередко кусала скот, и если не успеют, бывало, позвать с села старого деда Охрима, который знал какое-то лекарство против укушения ядовитых змей, то скотина непременно падёт – раздует её, бедную, как гору.
Один мальчик у нас так и умер от гадюки. Укусила она его около самого плеча, и, прежде чем пришёл Охрим, опухоль перешла с руки на шею и грудь:дитя стало бредить, метаться и через два дня померло. Я в детстве много наслушался про гадюк и боялся их страшно, как будто чувствовал, что мне придётся встретиться с опасной гадиной.
Косили у нас за садом, в сухой балке, где весной всякий год бежит ручей, а летом только сыровато и растёт высокая густая трава. Всякая косовица была для меня праздником, особенно как сгребут сено в копны. Тут, бывало, и станешь бегать по сенокосу и со всего размаху кидаться в копны и барахтаться в душистом сене, пока не прогонят бабы, чтобы не разбивал копён.
Вот так-то и в этот раз бегал я и кувыркался: баб не было, косари пошли далеко, и только наша чёрная большая собака Бровко лежала на копне и грызла кость.
Кувыркнулся я в одну копну, повернулся в ней раза два и вдруг вскочил с ужасом. Что-то холодное и скользкое махнуло меня по руке. Мысль о гадюке мелькнула в голове моей — и что же? Огромная гадюка, которую я обеспокоил, вылезла из сена и, подымаясь на хвост, готова была на меня кинуться.
Вместо того чтобы бежать, я стою как окаменелый, будто гадина зачаровала меня своими безвековыми, неморгающими глазами. Ещё бы минута — и я погиб; но Бровко, как стрела, слетел с копны, кинулся на змею, и завязалась между ними смертельная борьба.
Собака рвала змею зубами, топтала лапами; змея кусала собаку и в морду, и в грудь, и в живот. Но через минуту только клочки гадюки лежали на земле, а Бровко кинулся бежать и исчез.
Тут только воротился ко мне голос; я стал кричать и плакать; прибежали косари и косами добили ещё трепещущие куски змеи.
Но страннее всего, что Бровко с этого дня пропал и скитался неизвестно где.
Только через две недели воротился он домой: худой, тощий, но здоровый. Отец говорил мне, что собаки знают траву, которой они лечатся от укуса гадюки.
Рассказы Ушинского Константина Дмитриевича для младших школьников
Гусь и журавль
Плавает гусь по пруду и громко разговаривает сам с собой: «Какая я, право, удивительная птица! И хожу-то я по земле, и плаваю-то по воде, и летаю по воздуху: нет другой такой птицы на свете! Я всем птицам царь!»
Подслушал гуся журавль и говорит ему: «Прямо ты, гусь, глупая птица! Ну можешь ли ты плавать, как щука, бегать, как олень, или летать, как орёл? Лучше знать что-нибудь одно, да хорошо, чем всё, да плохо».
Два плуга
Из одного и того же куска железа и в одной и той же мастерской были сделаны два плуга. Один из них попал в руки земледельца и немедленно пошёл в работу, а другой долго и совершенно бесполезно провалялся в лавке купца. Случилось через несколько времени, что оба земляка опять встретились. Плуг, бывший у земледельца, блестел, как серебро, и был даже ещё лучше, чем в то время, когда он только что вышел из мастерской; плуг же, пролежавший без всякого дела в лавке, потемнел и покрылся ржавчиной. «Скажи, пожалуйста, отчего ты так блестишь?» — спросил заржавевший плуг у своего старого знакомца. «От труда, мой милый, — отвечал тот, — а если ты заржавел и сделался хуже, чем был, то потому, что всё это время ты пролежал на боку, ничего не делая».
Играющие собаки
Володя стоял у окна и смотрел на улицу, где грелась на солнышке большая дворовая собака Полкан.
К Полкану подбежал маленький Мопс и стал на него кидаться и лаять; хватал его зубами за огромные лапы, за морду и, казалось, очень надоедал большой и угрюмой собаке.
— Погоди-ка, вот она тебе задаст, — сказал Володя, — проучит она тебя.
Но Мопс не переставал играть, а Полкан смотрел на него очень благосклонно.
— Видишь ли, — сказал Володе отец, — Полкан добрее тебя. Когда с тобою начнут играть твои маленькие братья и сёстры, то дело кончится тем, что ты их приколотишь. Полкан же знает, что большому и сильному стыдно обижать маленьких и слабых.
Кто дерёт нос кверху
Спросил мальчик отца:
— Скажи мне, папа, отчего это иной колос так и гнётся к земле, а другой торчмя торчит?
— Который колос полон, — отвечает отец, — тот к земле гнётся, а который пустой, тот и торчит кверху.
Утренние лучи
Выплыло на небо красное солнышко и стало рассылать повсюду свои золотые лучи — будить землю.
Первый луч полетел и попал на жаворонка. Встрепенулся жаворонок, выпорхнул из гнёздышка, поднялся высоко-высоко и запел серебряную песенку: «Ах, как хорошо в свежем утреннем воздухе! Как хорошо! Как привольно!»
Второй луч попал на зайчика. Передёрнул ушами зайчик и весело запрыгал по росистому лугу: побежал он добывать себе сочной травки на завтрак.
Третий луч попал в курятник. Петух захлопал крыльями и запел: «Ку-ку-реку!» Куры слетели с нашестей, закудахтали, стали разгребать сор и червяков искать.
Четвёртый луч попал в улей. Выползла пчёлка из восковой кельи, села на окошечко, расправила крылья и — зум-зум-зум! Полетела собирать медок с душистых цветов.
Пятый луч попал в детскую, на постельку к маленькому лентяю: режет ему прямо в глаза, а он повернулся на другой бок и опять заснул.
Учёный медведь
— Дети! Дети! — кричала няня. — Идите медведя смотреть!
Выбежали дети на крыльцо, а там уже много народу собралось. Нижегородский мужик, с большим колом в руках, держит на цепи медведя, а мальчик приготовился в барабан бить.
— А ну-ка, Миша, — говорит нижегородец, дёргая медведя цепью, — встань, подымись, с боку на бок перевались, честным людям поклонись и молодкам покажись.
Заревел медведь, нехотя поднялся на задние лапы, с ноги на ногу переваливается, направо, налево раскланивается.
— А ну-ка, Мишенька, — продолжает нижегородец, — покажи, как малые ребятишки горох рвут; где сухо — на брюхе, а мокренько — на коленочках.
И пополз Мишка, на брюхо припадает, лапой загребает, будто горох дёргает.
— А ну-ка, Мишенька! Покажи, как бабы на работу идут.
Идёт медведь, нейдёт; назад оглядывается, лапой за ухом скребёт.
Несколько раз медведь показывал досаду, ревел, не хотел вставать, но железное кольцо цепи, продетое в губу, и кол в руках хозяина заставляли бедного зверя повиноваться.
Когда медведь переделал все свои шутки, нижегородец сказал:
— А ну-ка, Миша! Теперича с ноги на ногу перевались, честным людям поклонись, да не ленись, да пониже поклонись! Потешь народ и за шапку берись: хлеб положат, так съешь, а деньги, так ко мне вернись.
И пошёл медведь, с шапкой в передних лапах, обходить зрителей. Дети положили гривенник; но им было жаль бедного Миши: из губы, продетой кольцом, сочилась кровь.
Петушок с семьей (рассказ)
Ходит по двору петушок: на голове — красный гребешок, под носом — красная бородка. Нос у Пети долотцом, хвост у Пети колесцом, на хвосте узоры, на ногах шпоры. Лапами Петя кучу разгребает, курочек с цыплятами созывает:
— Курочки-хохлатушки! Хлопотуньи-хозяюшки! Пёстренькие-рябенькие! Чёрненькие-беленькие! Собирайтесь с цыплятками, с малыми ребятками: я вам зёрнышко припас!
Курочки с цыплятами собрались, разкудахталися; зёрнышком не поделились — передралися.
Петя-петушок беспорядков не любит — сейчас семью помирил: ту за хохол, того за вихор, сам зёрнышко съел, на плетень взлетел, крыльями замахал, во всё горло заорал:
— «Ку-ка-ре-ку!»
ДЯТЕЛ
Тук-тук-тук! В глухом лесу на сосне чёрный дятел плотничает. Лапками цепляется, хвостиком упирается, носом постукивает, — мурашей да козявок из-за коры выпугивает; кругом ствола обежит, никого не проглядит. Испугалися мураши:
— Эти-де порядки не хороши! Со страху корячутся, за корою прячутся — не хотят вон идти.
Тук-тук-тук! Чёрный дятел стучит носом, кору долбит, длинный язык в дыры запускает; мурашей, словно рыбку, таскает.
— Эти-де порядки не хороши! Со страху корячутся, за корою прячутся — не хотят вон идти.
Тук-тук-тук! Чёрный дятел стучит носом, кору долбит, длинный язык в дыры запускает; мурашей, словно рыбку, таскает.
Бодливая корова (рассказ)
Была у нас корова, да такая характерная, бодливая, что беда! Может быть, потому и молока у неё было мало.
Помучились с ней и мать, и сёстры. Бывало, прогонят в стадо, а она или домой в полдень придёт, или в житах очутится, — иди выручай!
Особенно, когда бывал у нее телёнок — удержу нет! Раз даже весь хлев рогами разворотила, к телёнку билась, а рога-то у неё были длинные да прямые. Уж не раз собирался отец ей рога отпилить, да как-то всё откладывал, будто что предчувствовал.
А какая была увёртливая да прыткая! Как поднимет хвост, опустит голову, да махнет, — так и на лошади не догонишь.
Вот раз летом прибежала она от пастуха, еще задолго до вечера: было у ней дома теля. Подоила мать корову, выпустила теля и говорит сестре — девочке эдак лет двенадцати:
— Погони, Феня, их к речке, пусть на бережку пасутся, да смотри, чтоб в жито не затесались. До ночи ещё далеко, что им без толку стоять.
Взяла Феня хворостину, погнала и теля, и корову; пригнала на бережок, пустила пастись, а сама под вербой села и стала венок плести из васильков, что по дороге во ржи нарвала; плетёт и песенку поёт.
Слышит Феня, что-то в лозняке зашуршало, а речка-то с обоих берегов густым лозняком обросла.
Глядит Феня что-то серое сквозь густой лозняк продирается, и покажись глупой девочке, что это наша собака Серко. Известно, волк на собаку совсем похож, только шея неповоротливая, хвост палкой, морда понурая, и глаза блестят; но Феня волка никогда вблизи не видала.
Стала уже Феня собаку манить:
— Серко, Серко! — как смотрит — телёнок, а за ним корова несутся прямо на неё как бешеные. Феня вскочила, прижалась к вербе, не знает, что делать; телёнок к ней, а корова их обоих задом к дереву прижала, голову наклонила, ревёт, передними копытами землю роет, рога-то прямо волку наставила.
Феня перепугалась, обхватила дерево обеими руками, кричать хочет — голосу нет. А волк прямо на корову кинулся, да и отскочил — с первого раза, видно, задела его рогом. Видит волк, что нахрапом ничего не возьмешь, и стал он кидаться то с той, то с другой стороны, чтобы как-нибудь сбоку в корову вцепиться, или теля отхватить, — только куда не кинется, везде рога ему навстречу.
Феня все ещё не догадывается, в чём дело, хотела бежать, да корова не пускает, так и жмёт к дереву.
Стала тут девочка кричать, на помощь звать… Наш казак пахал тут на взгорке, услышал, что и корова-то ревёт, и девочка кричит, кинул соху и прибежал на крик.
Видит казак, что делается, да не смеет с голыми руками на волка сунуться — такой он был большой да остервенелый; стал казак сына кликать, что пахал тут же на поле.
Как завидел волк, что люди бегут, — унялся, огрызнулся ещё раз, два, завыл да и в лозняк.
Феню казаки едва домой довели — так перепугалась девочка.
Порадовался тогда отец, что не отпилил корове рогов.
«Сказка Охотник до сказок»
Жил себе старик со старухою, и был старик большой охотник до сказок и всяких россказней.
Приходит зимою к старику солдат и просится ночевать.
— Пожалуй, служба, ночуй, — говорит старик, — только с уговором: всю ночь мне рассказывай. Ты человек бывалый, много видел, много знаешь.
Солдат согласился.
Поужинали старик с солдатом, и легли они оба на полати рядушком, а старуха села на лавку и стала при лучине прясть.
Долго рассказывал солдат старику про свое житье-бытье, где был и что видел. Рассказывал до полуночи, а потом помолчал немного и спрашивает у старика:
— А что, хозяин, знаешь ли ты, кто с тобою на полатях лежит?
— Как кто? — спрашивает хозяин, — вестимо, солдат.
Ан, нет, не солдат, а волк.
Поглядел мужик на солдата, и точно — волк. Испугался старик, а волк ему и говорит:
— Да ты, хозяин, не бойся, погляди на себя, ведь и ты медведь.
Оглянулся на себя мужик, — и точно, стал он медведем.
— Слушай, хозяин, — говорит тогда волк, — не приходится нам с тобою на полатях лежать; чего доброго, придут в избу люди, так нам смерти не миновать. Убежим-ка лучше, пока целы.
Вот и побежали волк с медведем в чистое поле.
Бегут, а навстречу им хозяинова лошадь. Увидел волк лошадь и говорит:
— Давай съедим!
— Нет, ведь это моя лошадь, — говорит старик.
— Ну так что же что твоя: голод не тетка.
Съели они лошадь и бегут дальше, а навстречу им старуха, старикова жена. Волк опять и говорит:
— Давай старуху съедим.
— Как есть? да ведь это моя жена, — говорит медведь.
— Какая твоя! — отвечает волк.
Съели и старуху.
Так-то пробегали медведь с волком целое лето. Настает зима.
— Давай, — говорит волк, — заляжем в берлогу; ты полезай дальше, а я спереди лягу. Когда найдут на нас охотники, то меня первого застрелят, а ты смотри: как меня убьют да начнут шкуру сдирать, выскочи из берлоги, да через шкуру мою переметнись, — и станешь опять человеком.
Вот лежат медведь с волком в берлоге; набрели на них охотники, застрелили волка и стали с него шкуру снимать. А медведь как выскочит из берлоги да кувырком через волчью шкуру… и полетел старик с полатей вниз головой.
— Ой, ой! — завопил старый, — всю спинушку себе отбил.
Старуха перепугалась и вскочила.
— Что ты, что с тобой, родимый? Отчего упал, кажись, и пьян не был!
— Как отчего? — говорил старик, — да ты, видно, ничего не знаешь!
И стал старик рассказывать: мы-де с солдатом зверьем были; он волком, я медведем; лето целое пробегали, лошадушку нашу съели и тебя, старуха, съели. Взялась тут старуха за бока и ну хохотать.
— Да вы, — говорит, — оба уже с час вместе на полатях во всю мочь храпите, а я всё сидела да пряла.
Больно расшибся старик: перестал он с тех пор до полуночи сказки слушать.
Константин Дмитриевич Ушинский — Сказка Охотник до сказок, читать текст
См. также Ушинский Константин Дмитриевич — Проза (рассказы, поэмы, романы …) :
Сказка Петух да собака Жил старичок со старушкой, и жили они в большой бедности. Всех животов…
Сказка Петушок с семьей Ходит по двору петушок: на голове красный гребешок, под носом красная …
ЛИСА И КОЗЕЛ
Бежала лиса, на ворон зазевалась, — попала в колодец. Воды в колодце было немного: утонуть нельзя, да и выскочить тоже. Сидит лиса, горюет.
Идет козёл, умная голова; идёт, бородищей трясёт, рожищами мотает; заглянул, от нечего делать, в колодец, увидел там лису и спрашивает:
— Что ты там, лисонька, поделываешь?
— Отдыхаю, голубчик, — отвечает лиса. — Там наверху жарко, так я сюда забралась. Уж как здесь прохладно да хорошо! Водицы холодненькой — сколько хочешь.
А козлу давно пить хочется.
— Хороша ли вода-то? — спрашивает козёл.
— Отличная! — отвечает лиса. — Чистая, холодная! Прыгай сюда, коли хочешь; здесь обоим нам место будет.
Прыгнул сдуру козёл, чуть лисы не задавил, а она ему:
— Эх, бородатый дурень! И прыгнуть-то не умел — всю обрызгал.
Вскочила лиса козлу на спину, со спины на рога, да и вон из колодца. Чуть было не пропал козёл с голоду в колодце; насилу-то его отыскали и за рога вытащили.
УЧЕНЫЙ МЕДВЕДЬ
— Дети! Дети! — кричала няня. — Идите медведя смотреть.
Выбежали дети на крыльцо, а там уже много народу собралось. Нижегородский мужик, с большим колом в руках, держит на цепи медведя, а мальчик приготовился в барабан бить.
— А ну-ка, Миша, — говорит нижегородец, дёргая медведя цепью, — встань, подымись, с боку на бок перевались, честным господам поклонись и молодкам покажись.
Заревел медведь, нехотя поднялся на задние лапы, с ноги на ногу переваливается, направо, налево раскланивается.
— А ну-ка, Мишенька, — продолжает нижегородец,— покажи, как малые ребятишки горох воруют: где сухо — на брюхе, а мокренько — на коленочках.
И пополз Мишка: на брюхо припадает, лапой загребает, будто горох дёргает.
— А ну-ка, Мишенька, покажи, как бабы на работу идут.
Идёт медведь, нейдёт; назад оглядывается, лапой за ухом скребёт.
Несколько раз медведь показывал досаду, ревел, не хотел вставать; но железное кольцо цепи, продетое в губу, и кол в руках хозяина заставляли бедного зверя повиноваться.
Когда медведь переделал все свои штуки, нижегородец сказал:
— А ну-ка, Миша, теперича с ноги на ногу перевались, честным господам поклонись, да не ленись — да пониже поклонись! Потешь господ и за шапку берись: хлеб положат, так съешь, а деньги, так ко мне вернись.
И пошёл медведь, с шапкой в передних лапах, обходить зрителей. Дети положили гривенник; но им было жаль бедного Миши: из губы, продетой кольцом, сочилась кровь…
ЛИСА И КОЗЕЛ
Бежала лиса, на ворон зазевалась, — попала в колодец. Воды в колодце было немного: утонуть нельзя, да и выскочить тоже. Сидит лиса, горюет.
Идет козёл, умная голова; идёт, бородищей трясёт, рожищами мотает; заглянул, от нечего делать, в колодец, увидел там лису и спрашивает:
— Что ты там, лисонька, поделываешь?
— Отдыхаю, голубчик, — отвечает лиса. — Там наверху жарко, так я сюда забралась. Уж как здесь прохладно да хорошо! Водицы холодненькой — сколько хочешь.
А козлу давно пить хочется.
— Хороша ли вода-то? — спрашивает козёл.
— Отличная! — отвечает лиса. — Чистая, холодная! Прыгай сюда, коли хочешь; здесь обоим нам место будет.
Прыгнул сдуру козёл, чуть лисы не задавил, а она ему:
— Эх, бородатый дурень! И прыгнуть-то не умел — всю обрызгал.
Вскочила лиса козлу на спину, со спины на рога, да и вон из колодца.
Чуть было не пропал козёл с голоду в колодце; насилу-то его отыскали и за рога вытащили.
Играющие собаки (рассказ)
Володя стоял у окна и смотрел на улицу, где грелась на солнышке большая собака, Полкан.
К Полкану подбежал маленький Мопс и стал на него кидаться и лаять; хватал его зубами за огромные лапы, за морду и, казалось, очень надоедал большой и угрюмой собаке.
— Погоди-ка, вот она тебе задаст! — сказал Володя. — Проучит она тебя.
Но Мопс не переставал играть, а Полкан смотрел на него очень благосклонно.
— Видишь ли, — сказал Володе отец, — Полкан добрее тебя. Когда с тобою начнут играть твои маленькие братья и сёстры, то непременно дело кончится тем, что ты их приколотишь. Полкан же знает, что большому и сильному стыдно обижать маленьких и слабых.