Символика прозвища
Прозвище «Тюпа Чарушин» происходит от сокращения двух слов: «тюфяк» и «простачёк». Такое прозвище дал ему его друг во времена учебы в школе за скромность, простоту и отсутствие заносчивости. Однако, впоследствии это прозвище приобрело более глубокий символический смысл.
Символика прозвища связывается с определенным образом и характером человека. Так, «Тюпа Чарушин» описывается как простой, душевный и открытый человек, который не скрывает своих чувств и эмоций. Он не пользуется множеством слов и фраз, а выражает свои мысли просто и ясно.
Этот образ связывается с образом русского народа, которого «Тюпа Чарушин» представляет. В русской культуре ценятся простота и искренность, которые подразумеваются в этом прозвище. То, что он желел лучшего, но умел быть довольным малым, также было описано в его прозвище.
Таким образом, прозвище «Тюпа Чарушин» с каждым годом приобретает все большую символическую мощь. Несмотря на то, что исторически это прозвище было дано ему за скромность и простоту, его значение расширилось и укрепилось благодаря культуре, которую он представляет.
ЛИСЯТА
У охотника жили в комнате два маленьких лисёнка. Это были шустрые и беспокойные зверьки. Днём они спали под кроватью, а к ночи просыпались и поднимали возню — носились по всей комнате до самого утра. Так разыграются лисята, так расшалятся, что бегают по моему приятелю, как по полу, пока тот не прикрикнет на них. Эти лисята были настоящие ловкачи. Раз! — и по занавеске взберётся лисёнок прямо до самого верха. Два! — он уже на высоком шкафу. А вот и на комоде, а вот оба таскают друг друга за шиворот. Как-то пришёл охотник со службы, а лисят нет. Стал он их искать… Заглянул на шкаф — на шкафу нет. Отодвинул комод — и там нет никого. И под стульями нет. И под кроватью нет. И тут мой приятель даже испугался. Видит — охотничий сапог, что лежал в углу, шевельнулся, поднялся, свалился набок. И вдруг поскакал по полу. Так и скачет, перевёртывается, подпрыгивает. Что за чудо такое? Подскочил сапог поближе. Глядит охотник — из сапога хвост высовывается. Схватил он лисёнка за хвост и вытащил из сапога, встряхнул сапог — и другой выскочил. Вот какие ловкачи!
МИШКИ
Принесли охотники из лесу двух медвежат. Несли в шапке-ушанке. Мишки-то были маленькие: не то кутёнки, не то щенки. Отдали Ивановне — её муж отыскал берлогу. Принесли медвежат в избу, сунули под лавку, на тулуп. Тут им тепло и не дует. Ивановна сама сделала соски. Взяла две бутылки, тёплого молочка налила и тряпками заткнула. Вот и лежат мишки с бутылками. Спят, посасывают молоко, причмокивают и растут понемногу. Сначала с тулупа не слезали, а потом и по избе стали ползать, ковылять, кататься — всё подальше да подальше. Благополучно растут мишки, ничего себе. Только раз медвежонок один чуть не помер с перепугу — кур принесли в избу. Мороз был на дворе такой, что вороны на лету замерзали; вот кур и принесли, чтоб от холода упрятать. А медвежиш-ко выкатился из-под лавки на них посмотреть. Тут петух на него и наскочил. И давай трепать. Да как трепал! И клювом бил, и шпорами. Медвежишко орёт, не знает, что ему и делать, как спасаться. Лапами, как человек, глаза закрывает и орёт. Еле его спасли. Чуть от петуха отняли. На руки взяли, а петух кверху прыгает, как собака какая. Ещё долбануть хочет. Три дня после того не сходил с тулупа мишка. Думали, уж не подох ли. Да ничего, сошло. К весне подросли, окрепли мишки. А летом уж куда больше кошки выросли — с маленькую собаку. Такие озорники! То горшки опрокинут, то ухват спрячут, то из подушки перо выпустят. И под ногами всё вертятся, вертятся, мешают хозяйке Ивановне. Начала она их гнать из избы. Играйте, мол, на улице. Озоруйте там, сколько влезет. На улице большой беды вам не натворить, а от собак лапами отмашетесь или куда залезете. Живут медвежата целый день на воле. В лес бежать и не думают. Им Прасковья Ивановна стала как мать-медведица, а изба берлогой. Если обидит или напугает их кто-нибудь, они сейчас в избу — и прямо к себе под лавку, на тулуп. Хозяйка спрашивает: — Вы что там, озорники, опять наделали? А они молчат, конечно, сказать не умеют, только друг за друга прячутся да глазами коричневыми хитро посматривают. Шлёпнет их хорошенько Прасковья Ивановна, знает уж: что-нибудь да натворили. И верно. Часа не пройдёт — стучатся в окно соседи, жалуются: — Твои, мол, Ивановна, звери всех цыплят у меня разогнали, по всей деревне собирай их теперь. — А моя бурёнка не доится! Молоко у неё пропало. Это твои звери-охальники её напугали. — А у меня овечки в хлев не идут, боятся… Или ещё что другое. Взмолится хозяйка: — Да скоро ли их от меня кто возьмёт! Нету у меня с ними терпенья. Пришёл я как-то в ту деревню охотиться. Сказали мне, что мишки тут есть. Я и пошёл их поглядеть. Спрашиваю хозяйку Ивановну: — Где твои мишки? — Да на воле, — говорит, — балуются. Выхожу на двор, смотрю во все углы — нет никого. И вдруг — ох ты! — у меня перед самым носом кирпич летит. Бац! С крыши свалился. Отскочил я, гляжу на крышу. Ага! Вон где они сидят! Сидят два медвежонка, делом заняты: разбирают трубу по кирпичику — отвалят кирпич и спустят его по наклону, по тесовой крыше. Ползёт кирпич вниз и шуршит. А медвежата голову набок наклонят и слушают, как шуршит. Нравится им это. Один медвежонок даже язык высунул от такого удовольствия. Прогнала их с крыши Прасковья Ивановна и нашлёпала хорошенько. А в тот же день вечером пришли к ней соседи и тоже жалуются: мишки у трёх домов трубы разобрали, да мало что разобрали, а ещё и в трубы кирпичей навалили. Стали хозяйки днём печи топить, а дым не идёт куда надо, назад в избу валом валит. Вот они какие — мишки.
ЗАХОЧЕШЬ ЕСТЬ — ГОВОРИТЬ НАУЧИШЬСЯ
Аня художник и очень любит пичужек. Все это знают и несут к ней разную живность: то галчонка, то сорочонка. Принесли как-то и скворку. А скворец ещё не настоящий. Он и летать не может, и есть не научился. Крылышки у него растопырки-коротышки. Клюв жёлтый. Он клюв разевает, крылышками разводит и покрикивает — просит положить в клюв еду. А проглотить-то он сам проглотит. Аня его кормит и приговаривает: — Кушать! Кушать! Накормит и пойдёт работать. Только начнёт — слышит, скворка опять кричит — зовёт. Снова есть хочет. — Ты злодей, — говорит Аня. — Ты мне работать не даёшь. Мне некогда. Обжора ты! Злодей! Кормила так Аня скворку, то ласково приговаривала: «Кушать, кушать», то сердилась: «Злодей ты, скворка!» И скворка научился говорить. Подошла как-то Аня к нему с кормом. А скворка сказал: — Кушать! Кушать! Вот Аня удивилась! И с тех пор он по-скворчиному перестал кричать, а как захочет есть — говорит: — Кушать! Кушать! И если долго еду не дают, сердится и кричит: — Злодей! Злодей! Аня работает у окна, а скворка вертится около. Смотрит, что она делает, то краску клюнет, то карандаш у Ани хочет отобрать — мешает. Аня открыла окно и говорит: — Иди погуляй. Скворка на двор и вылетел. Аня работает, а сама поглядывает, что он там будет делать. На дворе много интересного. Услыхал скворка, кто-то чирикает. Это воробьиха воробьишку кормит. И он тоже захотел есть. Прилетел к воробьихе. Крылья растопырил, клюв открыл и говорит: — Кушать! Кушать! А воробьиха его клюнула и улетела. Видит скворец: соседский кот Валерка идёт. Он к нему. Скачет перед ним, требует: — Кушать! Кушать! А этого Валерку недавно побили за то, что он гонялся за цыплятами. Он сейчас на птиц и смотреть не хочет. Тогда подскочил скворка к собаке. Спит пёс, похрапывает. Перед ним плошка с едой, а по плошке мухи ходят. А скворка мух ловить ещё не научился, и еда собачья тоже не годится. Уселся он у самого собачьего носа и говорит: — Кушать! Кушать! Долго пёс не просыпался, а как проснулся — залаял. Испугался скворка. Летит от него и кричит: — Злодей! Злодей! К Ане приходили соседи, приносили скворке корм. Удивлялись, что птица говорит. Вот приходит к ней как-то соседка. — Где, — говорит, — ваш скворец, я ему вкусненького принесла. Аня зовет: — Ты где? Кушать! Кушать! Скворца нигде нет. Начали искать — не нашли. А было вот как. Пошёл дождь. Из-под тучки ветер налетел. Скворка в это время ходил по двору. Закрутились щепки да пыль около него. Скворка испугался и полетел. Не домой, не к соседям, не в лес, а сам не знает куда. Опустился он на какую-то тропинку. И, наверно, он совсем бы потерялся, если бы его не нашёл чужой человек. Шёл по тропинке прохожий. Видит: сидит скворец на дороге и не боится. Совсем близко подпускает. Прохожий думает: «Словлю его, принесу домой, посажу в клетку, пусть поёт». А скворец взлетел и к нему на шляпу сел. Прохожий — хвать его рукой и держит. А скворец-то у него вдруг закричал: — Ты злодей! Ты злодей! Испугался прохожий, разжал руку, отпустил скворку. Пришёл домой, всем рассказывает: вот какие чудеса — птица говорит. А соседи это услыхали, сказали Ане. И вместе с ней пошли птицу искать. Скворка, как увидел Аню, прилетел к ней и закричал: — Ты злодей! Ты злодей! — Да не «злодей» надо говорить, — сказала Аня, — а «кушать»!
ТЮПА МАЛЕНЬКИЙ
Тюпу побили. Это Непунька, Тюпкина мамка, его отшлёпала. Сейчас ей не до него.Непунька ждёт-пождёт, скоро ли у неё будут другие, новые маленькие сосунки.Она и местечко приглядела — корзинку. Там она будет их кормить, песни петь.Тюпа теперь её боится. И близко не подходит. Никому неохота получить шлепка.У кошки обычай: маленького кормит, а взрослого гонит. Но у Непуньки-кошки новых сосунков отобрали.Непунька ходит, котят ищет, зовёт. Молока у Непуньки много, а кормить некого.
Искала она их, искала и как-то невзначай увидела Тюпку. Он от неё в это время прятался, боялся трёпки.И тут Непунька решила, что Тюпа — это не Тюпа, а её новый маленький сосунок, который потерялся.И обрадовалась Непунька, и мурлычет, и зовёт маленького, и хочет покормить, приласкать.А Тюпа — учёный, он близко не подходит.
Его ещё вчера так приласкали — до сих пор помнит!А Непунька поёт:«Иди, покормлю», — легла на бочок.Молочко у Непуньки тёплое. Вкусное! Тюпа облизнулся. Он давно сам научился есть, а помнит.Уговорила Непунька Тюпу.Насосался он молочка — заснул.И тут начались другие чудеса.Ведь Тюпа взрослый. А для Непуньки он маленький.
Она перевернула Тюпку и моет его, вылизывает.Тюпка проснулся, удивился: зачем это, для чего это? Он сам может.Хотел уйти. А Непунька уговаривает:«Лежи, ты маленький, запнёшься, потеряешься».Песни пела-пела и сама заснула.
Тут Тюпа выбрался из корзинки и занялся разными своими делами. То да сё.Бабочек пошёл ловить. К воробью подкрадывается.Проснулась Непунька. Ах, где же её Тюпонька? Выбежала на двор, зовёт.А Тюпа взобрался на крышу и там ползает, бегает — пугает какую-то пичужку. Непунька скорее к нему: «Не упади! Не свались!» А Тюпа не слушает.
Взяла Непунька Тюпку за шиворот и понесла, как маленького, с крыши. Тюпа отбивается, упирается, не желает с крыши идти.Никак не может понять Непунька, что Тюпа уже не маленький.
- В начало
- Назад
- 1
- Вперед
- В конец
СОРОКА
Кого сорока увидит — стрекочет. Что плохо лежит — она тут как тут. Птичье гнездо приметит — яйца расклюёт, птенцов нелётных съест. И зверю несладко от сороки: не даёт сорока укрыться от врагов. Всем рассказывает, где кто прячется. Кричит: «Я вижу! Вижу! Вот он где!» Зверь от сороки таится. А сорока от него ни на шаг. Куда он — туда и она. Он по полю — сорока над ним стрекочет: «Я тебя вижу! Я тебя вижу! Не беги — догоню. Не ешь — отниму!» Вот она какая, сорока! Ходит тетёрка по полянке, бережёт цыплят. А они копошатся, разыскивают еду. Летать ещё не научились, ещё не выросли.
Кто побольше, тот их и обидит. Увидела сорока-воровка добычу. Притаилась, подскакивает поближе, поближе. Хочет пообедать. «Квох! Квох! — крикнула тетёрка. — Враг близко!» Глядит, глядит сорока — ни одного цыплёнка не видит. Нет никого! Некого хватать! Некого глотать! Рассердилась: «К-как это так! К-ак это так!» Тут налетела на неё тетёрка и погнала прочь. Отогнала. Вернулась, квохчет: «Квох! Квох! Нет врага близко!» Все и вылезли, кто откуда: кто из-под шишки, кто из-за сучка, кто из ямки, кто из-за бугорка. Целая компания из-под пенька.
Улетела сорока от тетёрки, почистилась. И снова поглядывает — слушает. Не идёт ли кто? Нет ли где еды? Нельзя ли у кого чего отнять-отобрать?
Порявкивает медведица. Не слушают её мишки. Балуются. Один по луже бьёт лапами — брызги летят. Мишке это нравится. Другой на калину залез, качается, как на качелях. Сорока тут как тут и кричит: «Вижу! Вижу! Вы что делаете?» Сразу медведица замолчала. А мишки испугались. Глупые, а понимают: пока рычала, ворчала медведица — никакого врага не было. Можно было баловаться. А замолчала — значит, прятаться надо. Мишка — из лужи, мишка — с калинки, и поскакали в чащу, где погуще, пока сорока от них не отвязалась.
Волчонкам волчица принесла еду. Каждый еду к себе потянул. Ворчат-рычат. А сорока сверху как закричит: «Я всё вижу! Отдай! Я вижу!» Волки врассыпную, кто куда. А волчица от сороки не таится. Сорока над ней стрекочет; не понимает сорока, что волчица нарочно не прячется. От волчат её отводит. Волчонки тем временем вернулись, добычу съели, сороке ничего не оставили.
Рысь ползёт к куропаткам. А они клюют, кормятся, ничего не замечают. К ним сорока прилетела. Интересно ей, что эти куры клюют. Шевельнулся кто-то в кустах. Взлетела сорока на ёлку и видит подкрадывается к куропаткам зверь. «Вижу! Я тебя вижу! Вот он где!» Куры услыхали, на крыло поднялись. Рысь прыгнула, да так никого и не ухватила.
Чует пёс козий след, хочет коз отыскать и словить. А сорока тут как тут — стрекочет: «Вот он! Вот он!» Услыхали дикие козы сороку — и ходу! Гнался за ними пёс — не догнал. А сорока снова слушает, выглядывает — нет ли где еды-добычи?
КАК ТОМКА НАУЧИЛСЯ ПЛАВАТЬ
Мы пошли гулять и взяли с собой Томку. Сунули его в портфель, чтобы он не устал. Пришли к озеру, сели на берег и стали кидать камушки в воду — кто дальше бросит. А портфель с Томкой на траву положили. Вот он вылез из портфеля, увидал, как камушек плюхнулся в воду, и побежал. Бежит Томка по песочку, косолапый, неуклюжий, ноги у него в песке так и заплетаются. Дошёл до воды, сунул лапы в воду и на нас оглядывается.
— Иди, Томка, иди — не бойся, не потонешь! Полез Томка в воду. Сначала по животик зашёл, потом по шею, а потом и весь окунулся. Только хвост-обрубочек торчит наружу. Повозился, повозился да вдруг как выскочит — и давай кашлять, чихать, отфыркиваться. Видно, он дышать в воде вздумал — вода и попала ему в нос да в рот. Не достал камушка. Тут мы взяли мячик и кинули его в озеро. Томка любил играть с мячиком, — это была его любимая игрушка. Шлёпнулся мяч в воду, покрутился и остановился. Лежит на воде, как на гладком полу. Узнал Томка свою любимую игрушку и не стерпел — побежал в воду. Бежит, повизгивает. Но теперь носом в воду не суётся. Шёл, шёл да так и поплыл. Доплыл до мячика, цап его в зубы — и обратно к нам. Вот так и научился плавать.
ПУНЬКА И ПТИЦЫ
Кошки — они охотники. Они любят словить пичужку. Наш Пуня тоже не прочь поохотиться, но только не дома. Дома он никого не трогает. Принесли мне как-то в маленькой клетке несколько певчих птиц. Щеглы, канарейки. «Куда, — думаю, — мне их деть, чего с ними делать?» Выпустить на волю — на дворе вьюжно-морозно. В клетке — тоже не годится. Поставил я в уголке ёлку. Закрыл мебель бумажками, чтобы не пачкали, и… делайте, что хотите. Только не мешайте мне работать. Щеглы, канарейки вылетели из клетки — и к ёлке. Копошатся в ёлке, поют! Нравится! Пришёл Пунька, глядит — интересуется. «Ну, — думаю, — сейчас надо Пуньку ловить да из комнаты выкинуть». Непременно начнётся охота. А Пуньке только ёлка понравилась. Он её понюхал, на птиц и внимания не обратил. Щеглы, канарейки побаиваются. Не подскакивают близко к Пуньке. А тому безразлично, есть тут птицы или нет их. Он лёг и спит около ёлки. Но Пуньку я всё-таки прогнал. Кто его знает. Хоть и не смотрит на птиц, а вдруг невзначай и словит. Прошло время. Птицы начали вить гнёзда: ищут пушинки разные, нитки из тряпок выдёргивают. Пунька к ним ходит. Спит у них. Щеглы, канарейки его не боятся: чего его бояться, если он их не ловит. И так расхрабрились пичужки, что начали у Пуньки теребить шерсть.
Пунька спит. А птицы из него шерсть дёргают.
