Евгений чарушин: тюпа, томка и сорока

Про Томку — Чарушин Е.

Про Томку

— автор Е. Чарушин, забавный рассказ про щенка Томку, который рос настоящей охотничьей собакой. Текст рассказа «Про Томку» можно читать онлайн полностью, краткое содержание или скачать в формате PDF или DOC бесплатно. Здесь вы узнаете, чему учит рассказ, и какая у него главная мысль.Распечатать рассказ «Про Томку» можно полностью одним нажатием. Это очень удобно для чтения текста с листа. Из рассказа дети узнают о жизни щенка, который учился плавать, охотиться и распознавать опасность.Краткое содержание рассказа «Про Томку» для читательского дневника: Автор пришёл к охотнику, что бы выбрать щенка. Из всех щенков взял самого умного, который по нюху нашёл спрятанную деревяшку, и назвал его Томкой. Вскоре Томка научился плавать и побывал на охоте. Там он в первый раз увидел корову, и очень испугался. Когда Томка спал, все ребята наблюдали за ним, и представляли, что ему может присниться во сне. Вскоре Томка стал проявлять свой характер, и ему не нравилось, когда над ним смеялись. Что-бы не выглядеть смешным, он делал вид, что смеются не над ним. Именно так он себя повёл, когда курица клевала Томку, за то, что он подошёл к цыплятам.Главная мысль рассказа «Про Томку»: При выборе собаки, нужно понимать ее предназначение и разбираться в породах. Если собака охотничья, то еще в щенячьем возрасте ее нужно дрессировать и обучать различным навыкам.Чему учит рассказ «Про Томку»: Ухаживать за животными, любить и заботиться о них, наблюдать за их повадками.

Творчество

Первой книгой, проиллюстрированной Евгением Чарушиным, стал «Мурзук» Виталия Бианки. В дальнейшем художник создавал иллюстрации для произведений Михаила Пришвина, Корнея Чуковского и Максима Горького, русские сказки. Наибольшее признание получили портреты героев произведения Самуила Маршака «Детки в клетке».

Иллюстрации Евгения Чарушина к книге Самуила Маршака «Детки в клетке»

Любимой техникой Евгения Ивановича являлась литография. Иллюстратор обычно пренебрегал изображением среды, в которой находились медвежата и волчата, его мышление сопротивлялось изображению пространства.

Во время войны художник, находившийся с семьей в эвакуации в родном городе на берегу Вятки, был вынужден отойти от любимой тематики и техники. Среди работ Чарушина того времени – оформление спектаклей драматического театра, создание плакатов, иллюстрирование сборников «Наука ненависти» и «Боевые дни», роспись общественных помещений города Кирова – от Дома пионеров до заводской столовой.

Художник и писатель Евгений Чарушин

Евгений Чарушин неоднократно сотрудничал с фарфоровым заводом, расположенным в городе на Неве. До войны создавал рисунки для росписи фарфора и разрабатывал способы их нанесения на сервизы, а в послевоенные годы лепил миниатюрные фигурки животных.

Писать прозу Чарушин начал по совету Маршака, дебютировав произведением «Щур». Почти все рассказы и сказки Евгения Ивановича повествуют о животных, произведения благополучны по тональности и финалам – персонажи не становятся ни убийцами, ни жертвами. Постоянный спутник Чарушина-рассказчика – юмор, частый художественный прием – звукоподражание (Например, «Фить-пирю» в «Перепелке»).

Иллюстрации Евгения Чарушина к книге «Никитка и его друзья»

В прозе художника много оборотов устной речи – вульгаризмов и жаргонизмов. Благодаря этому у читателя создается впечатление, что писатель не сочинил истории, а пережил их (как выбор щенка в рассказе «Про Томку») или подслушал и записал. Художник и писатель почти никогда не прибегал к умилительному антропоморфизму – изображению мира животных аналогичным миру людей, и, следовательно, постижимому для двуногих.

В каждой живой твари Чарушину виделась загадка, а таинственность жизни животного отлично передавалась отсутствием контурного рисунка – рисованием «пятнами» и «штрихами», своеобразным анималистическим импрессионизмом. Наиболее интересными Евгения Ивановича считал зверят – ведь в будущих Топтыгиных и Патрикеевных сочетались черты ребенка и зверя. Об этом свидетельствуют сами названия произведений анималиста («Медвежата», «Мохнатые ребята», «Волчишко»).

Почему Тюпа не ловит птиц

Видит Тюпа, неда­леко от него сидит воро­бей и песни поёт-чирикает:

«Чив-чив! Чив-чив!»

«Тюп-тюп-тюп-тюп, — заго­во­рил Тюпа. — Схвачу! Словлю! Пой­маю! Поиг­раю!» — и пополз к воробью.

Но его воро­бей сразу при­ме­тил — крик­нул по-воробьиному:

«Чив! Чив! Раз­бой­ник пол­зёт! Вот он где пря­чется! Вот он где!»

И тут, откуда ни возь­мись, со всех сто­рон нале­тели воро­бьи, рас­се­лись кто по кустам, кто и прямо на дорожке перед Тюпой.

И начали на Тюпу кричать:

«Чив-чив!

Чив-чив!»

Кри­чат, гал­дят, чири­кают, ну, ника­кого тер­пе­нья нет.

Испу­гался Тюпа — такого крику он ни разу не слы­хал — и ушёл от них поскорее.

А воро­бьи вдо­гонку ещё долго кричали.

Наверно, рас­ска­зы­вали друг другу, как Тюпа полз-пря­тался, хотел их сло­вить и съесть. И какие они, воро­бьи, храб­рые, и как они Тюпку испугали.

Некого Тюпе ловить. Никто в лапы не даётся. Влез Тюпа на деревцо, спря­тался в вет­ках и поглядывает.

Но не охот­ник добычу уви­дел, а добыча охот­ника разыскала.

Видит Тюпа: он не один, на него какие-то птицы смот­рят, не пенки-малышки, не кри­куны-воро­бьишки, вот какие — самого Тюпы чуть поменьше. Это, наверно, дрозды искали местечко, где вить гнездо, и уви­дали какую-то непо­нят­ную зве­рюшку — Тюпку.

Тюпа обра­до­вался:

«Вот инте­ресно-то! Тюп-тюп-тюп-тюп! Кто это такие? Тюп-тюп-тюп-тюп! Схвачу! Тюп-тюп-тюп-тюп! Словлю! Тюп-тюп-тюп-тюп! Пой­маю! Поиграю!»

Только не знает Тюпа, кого пер­вого ловить.

Один дрозд сзади Тюпки сидит, дру­гой перед Тюп­кой — вот тут, совсем близко.

Тюпа то сюда, то туда повер­нётся — тюпает-тюпает. То на одного, то на дру­гого посмотрит.

Отвер­нулся от одного, кто был сзади, а дру­гой, перед­ний, как нале­тит на Тюпку да как клю­нет его клювом!

Тюпа сразу пере­стал тюпать.

Он понять не может, что это такое.

Оби­дели его! Клюнули!

Спрыг­нул Тюпа в кусты — и ходу, где бы только спрятаться.

И если теперь Тюпа видит птицу, он ника­кого вни­ма­ния на неё не обращает.

Вот почему Тюпа не ловит птиц.

Тюпа маленький

Тюпу побили. Это Непунька, Тюп­кина мамка, его отшлё­пала. Сей­час ей не до него.

Непунька ждёт-пождёт, скоро ли у неё будут дру­гие, новые малень­кие сосунки.

Она и местечко при­гля­дела — кор­зинку. Там она будет их кор­мить, песни петь.

Тюпа теперь её боится. И близко не под­хо­дит. Никому неохота полу­чить шлепка.

У кошки обы­чай: малень­кого кор­мит, а взрос­лого гонит. Но у Непуньки-кошки новых сосун­ков отобрали.

Непунька ходит, котят ищет, зовёт. Молока у Непуньки много, а кор­мить некого.

Искала она их, искала и как-то невзна­чай уви­дела Тюпку. Он от неё в это время пря­тался, боялся трёпки.

И тут Непунька решила, что Тюпа — это не Тюпа, а её новый малень­кий сосу­нок, кото­рый потерялся.

И обра­до­ва­лась Непунька, и мур­лы­чет, и зовёт малень­кого, и хочет покор­мить, приласкать.

А Тюпа — учё­ный, он близко не подходит.

Его ещё вчера так при­лас­кали — до сих пор помнит!

А Непунька поёт:

«Иди, покормлю», — легла на бочок.

Молочко у Непуньки тёп­лое. Вкус­ное! Тюпа облиз­нулся. Он давно сам научился есть, а помнит.

Уго­во­рила Непунька Тюпу.

Насо­сался он молочка — заснул.

И тут нача­лись дру­гие чудеса.

Ведь Тюпа взрос­лый. А для Непуньки он маленький.

Она пере­вер­нула Тюпку и моет его, вылизывает.

Тюпка проснулся, уди­вился: зачем это, для чего это? Он сам может.

Хотел уйти. А Непунька уговаривает:

«Лежи, ты малень­кий, запнёшься, потеряешься».

Песни пела-пела и сама заснула.

Тут Тюпа выбрался из кор­зинки и занялся раз­ными сво­ими делами. То да сё.

Бабо­чек пошёл ловить. К воро­бью подкрадывается.

Просну­лась Непунька. Ах, где же её Тюпонька? Выбе­жала на двор, зовёт.

А Тюпа взо­брался на крышу и там пол­зает, бегает — пугает какую-то пичужку. Непунька ско­рее к нему: «Не упади! Не сва­лись!» А Тюпа не слушает.

Взяла Непунька Тюпку за шиво­рот и понесла, как малень­кого, с крыши. Тюпа отби­ва­ется, упи­ра­ется, не желает с крыши идти.

Никак не может понять Непунька, что Тюпа уже не маленький.

Как Томка научился плавать

Мы пошли гулять и взяли с собой Томку. Сунули его в портфель, чтобы он не устал.

Пришли к озеру, сели на берег и стали кидать камушки в воду — кто дальше бросит. А портфель с Томкой на траву положили. Вот он вылез из портфеля, увидал, как камушек плюхнулся в воду, и побежал.

Бежит Томка по песочку, косолапый, неуклюжий, ноги у него в песке так и заплетаются. Дошел до воды, сунул лапы в воду и на нас оглядывается.
— Иди, Томка, иди — не бойся, не потонешь!

Полез Томка в воду. Сначала по животик зашел, потом по шею, а потом и весь окунулся. Только хвост-обрубочек торчит наружу.

Повозился, повозился да вдруг как выскочит — и давай кашлять, чихать, отфыркиваться. Видно, он дышать в воде вздумал — вода и попала ему в нос да в рот. Не достал камушка.

Тут мы взяли мячик и кинули его в озеро. Томка любил играть с мячиком, — это была его любимая игрушка.

Шлепнулся мяч в воду, покрутился и остановился. Лежит на воде, как на гладком полу. Узнал Томка свою любимую игрушку и не стерпел — побежал в воду.

Бежит, повизгивает. Но теперь носом в воду не суется. Шел, шел да так и поплыл. Доплыл до мячика, цап его в зубы — и обратно к нам.

Вот так и научился плавать.

Рябчонок

Я давно приметил в лесу одну полянку с рыжиками. Они там в траве рассыпаны, как жёлтенькие пуговки. Такие маленькие, что в горлышко бутылки пролезают. Их очень хорошо солить.

Взяли мы по корзинке — я большую, а Никитка маленькую — и отправились в лес.

И Томка с нами побежал.

Мы ещё и до полянки с рыжиками не дошли, как Томка закрутился, завертелся на одном месте около ёлки, — принюхиваться стал. И вдруг совсем близко от нас кто-то громко захлопал крыльями.

Посмотрели мы за куст, а там ходит какая-то удивительная курочка, ходит и на нас глядит. Пёстренькая такая, мохнатые лапки, а на голове чёрный хохолок — то поднимется колпачком, то ляжет.

— Это кто? — спрашивает Никита.

— Тише, тише, — говорю я ему, — не пугай, это рябчиха.

Вдруг курочка поползла по земле, как мышь, потом встала столбиком, шею вытянула и ещё громче захлопала крыльями. Похлопала, похлопала, взъерошилась вся, будто больная, и поскакала куда-то вбок.

— Вот так представление! Чего это она так? — спрашивает Никита.

— Это она хитрит, — говорю, — нашего Томку от цыплят отводит.

А Томка как увидал рябчиху, так сразу и кинулся за ней.

Рябчиха прихрамывает, подлётывает, еле бежит, будто она совсем больная. Притворяется.

А Томка и рад: визжит, лает, вот-вот догонит рябчиху, вот-вот за хвост её схватит! Глупый Томка.

Увела его рябчиха далеко-далеко и потом, видно, села на дерево. Слышим: Томка лает на одном месте.

Тут я говорю:

— Давай-ка, Никитушка, поищем с тобою цыплят. Рябчиха отсюда Томку нарочно увела — значит, рябчата где-то тут затаились.

Приподняли мы с земли прелую еловую ветку, видим: какой-то гриб-поганка торчит на тонкой ножке. А под поганкой рябчонок сидит. Спрятался и глаза закрыл.

Я цап его рукой — и поймал. Готово! Попался, маленький!

А, вот он какой! Совсем как настоящий цыплёнок. Только поменьше, да весь полосатый и пятнистый. Это для того, чтобы легче было прятаться.

Ещё пуховый, а на крылышках перья — значит, уже летает.

Я и Никите дал подержать рябчонка.

— Что же будем с ним делать? — спрашиваю. — Унесём домой или оставим рябчихе? Пожалуй, он умрёт у нас дома без матери.

— Отдадим рябчихе, — говорит Никита.

Так мы и сделали.

Я разжал руку. А рябчонок сидит у меня на ладони и не двигается, боится очень.

Тут я немножко его подтолкнул, и он полетел.

Пролетел шагов пять, сел на землю да и с глаз пропал — то ли в яму сунулся, то ли под какой-нибудь листочек залез или просто прижался к земле.

Ну и ловко прячутся эти рябчата!

Мы набрали с Никиткой полные корзинки рыжиков и пришли домой.

А Томка в лесу остался. Его, глупого, рябчиха ещё долго-долго обманывала, от дерева к дереву водила.

Кошка

Стала чужая кошка пугать наших птиц — чижей, щеглов, канареек, снегирей. У нас много их жило. Хорошо они поют, и мы их с Никитой всегда держали. Проберётся кошка по балкону к нашему окну, вспрыгнет на карниз и смотрит через стекло на птичек. А птицы беспокоятся, мечутся к клетке.

Вот Никита и говорит Томке:

— Пойдем-ка с тобой чужую кошку пугать.

А Томка:

— Гав-гав! — Значит, понимает, что такое «кошка»!

Подошли они вместе к окну и стали рядышком.

А чужая кошка сидит за окном, с птиц глаз не сводит. Замахал Никита руками, кричит:

— Пошла прочь!

А Томка заскулил, залаял, лапами по стеклу царапает. А кошка не думает уходить. Лоб нахмурила, уши прижала, усы растопырила. Стала злющая-презлющая — стала страшнее тигра.

Струсил немного Никита, зовёт меня:

— Папа, папа, да что ж это такое! Мы кричим, кричим, а она на нас смотрит и не боится.

— Потому и не боится, что через стекло вас не слышно, — говорю я Никите. — Вы её не криком, а как-нибудь иначе напугайте.

— Ладно, — говорит Никита.

Подошли они опять с Томкой к окну. Никита пальцы растопырил, брови наморщил, сделал страшное-престрашное лицо. Томка тоже зубы оскалил. Тут кошка спину выгнула, распушила хвост как щётку и так сморщилась, что глаза щёлочками стали. Не слышно, а видно, что она ужасно на Никиту и Томку шипит.

Так все трое друг на друга и смотрят.

Так друг друга и пугают.

Она — их пугает.

Они — её пугают.

Вдруг кошка как-то съёжилась, назад попятилась, да и кувырк! С карниза на балкон.

Перепугали всё-таки кошку.

ЗАХОЧЕШЬ ЕСТЬ — ГОВОРИТЬ НАУЧИШЬСЯ

      Аня художник и очень любит пичужек. Все это знают и несут к ней разную живность: то галчонка, то сорочонка. Принесли как-то и скворку.      А скворец ещё не настоящий. Он и летать не может, и есть не научился. Крылышки у него растопырки-коротышки. Клюв жёлтый. Он клюв разевает, крылышками разводит и покрикивает — просит положить в клюв еду. А проглотить-то он сам проглотит.      Аня его кормит и приговаривает:      — Кушать! Кушать! Накормит и пойдёт работать.      Только начнёт — слышит, скворка опять кричит — зовёт. Снова есть хочет.      — Ты злодей, — говорит Аня. — Ты мне работать не даёшь. Мне некогда. Обжора ты! Злодей!      Кормила так Аня скворку, то ласково приговаривала: «Кушать, кушать», то сердилась: «Злодей ты, скворка!»      И скворка научился говорить.      Подошла как-то Аня к нему с кормом.      А скворка сказал:      — Кушать! Кушать!      Вот Аня удивилась!      И с тех пор он по-скворчиному перестал кричать, а как захочет есть — говорит:      — Кушать! Кушать!      И если долго еду не дают, сердится и кричит:      — Злодей! Злодей!      Аня работает у окна, а скворка вертится около. Смотрит, что она делает, то краску клюнет, то карандаш у Ани хочет отобрать — мешает.      Аня открыла окно и говорит:      — Иди погуляй.      Скворка на двор и вылетел.      Аня работает, а сама поглядывает, что он там будет делать.      На дворе много интересного.      Услыхал скворка, кто-то чирикает. Это воробьиха воробьишку кормит. И он тоже захотел есть.      Прилетел к воробьихе. Крылья растопырил, клюв открыл и говорит:      — Кушать! Кушать!      А воробьиха его клюнула и улетела.      Видит скворец: соседский кот Валерка идёт. Он к нему.      Скачет перед ним, требует:      — Кушать! Кушать!      А этого Валерку недавно побили за то, что он гонялся за цыплятами. Он сейчас на птиц и смотреть не хочет.      Тогда подскочил скворка к собаке.      Спит пёс, похрапывает.      Перед ним плошка с едой, а по плошке мухи ходят.      А скворка мух ловить ещё не научился, и еда собачья тоже не годится.      Уселся он у самого собачьего носа и говорит:      — Кушать! Кушать!      Долго пёс не просыпался, а как проснулся — залаял.      Испугался скворка. Летит от него и кричит:      — Злодей! Злодей!      К Ане приходили соседи, приносили скворке корм.      Удивлялись, что птица говорит.      Вот приходит к ней как-то соседка.      — Где, — говорит, — ваш скворец, я ему вкусненького принесла.      Аня зовет:      — Ты где? Кушать! Кушать!      Скворца нигде нет.      Начали искать — не нашли.      А было вот как.      Пошёл дождь. Из-под тучки ветер налетел. Скворка в это время ходил по двору. Закрутились щепки да пыль около него. Скворка испугался и полетел. Не домой, не к соседям, не в лес, а сам не знает куда. Опустился он на какую-то тропинку. И, наверно, он совсем бы потерялся, если бы его не нашёл чужой человек.      Шёл по тропинке прохожий. Видит: сидит скворец на дороге и не боится. Совсем близко подпускает.      Прохожий думает: «Словлю его, принесу домой, посажу в клетку, пусть поёт».      А скворец взлетел и к нему на шляпу сел. Прохожий — хвать его рукой и держит.      А скворец-то у него вдруг закричал:      — Ты злодей! Ты злодей!      Испугался прохожий, разжал руку, отпустил скворку.      Пришёл домой, всем рассказывает: вот какие чудеса — птица говорит.      А соседи это услыхали, сказали Ане.      И вместе с ней пошли птицу искать.      Скворка, как увидел Аню, прилетел к ней и закричал:      — Ты злодей! Ты злодей!      — Да не «злодей» надо говорить, — сказала Аня, — а «кушать»!

МИШКИ

      Принесли охотники из лесу двух медвежат. Несли в шапке-ушанке. Мишки-то были маленькие: не то кутёнки, не то щенки.      Отдали Ивановне — её муж отыскал берлогу.      Принесли медвежат в избу, сунули под лавку, на тулуп. Тут им тепло и не дует.      Ивановна сама сделала соски. Взяла две бутылки, тёплого молочка налила и тряпками заткнула.      Вот и лежат мишки с бутылками. Спят, посасывают молоко, причмокивают и растут понемногу.      Сначала с тулупа не слезали, а потом и по избе стали ползать, ковылять, кататься — всё подальше да подальше.      Благополучно растут мишки, ничего себе.      Только раз медвежонок один чуть не помер с перепугу — кур принесли в избу. Мороз был на дворе такой, что вороны на лету замерзали; вот кур и принесли, чтоб от холода упрятать. А медвежиш-ко выкатился из-под лавки на них посмотреть. Тут петух на него и наскочил. И давай трепать. Да как трепал! И клювом бил, и шпорами.      Медвежишко орёт, не знает, что ему и делать, как спасаться. Лапами, как человек, глаза закрывает и орёт. Еле его спасли. Чуть от петуха отняли. На руки взяли, а петух кверху прыгает, как собака какая. Ещё долбануть хочет. Три дня после того не сходил с тулупа мишка. Думали, уж не подох ли. Да ничего, сошло.      К весне подросли, окрепли мишки. А летом уж куда больше кошки выросли — с маленькую собаку. Такие озорники! То горшки опрокинут, то ухват спрячут, то из подушки перо выпустят. И под ногами всё вертятся, вертятся, мешают хозяйке Ивановне.      Начала она их гнать из избы.      Играйте, мол, на улице. Озоруйте там, сколько влезет. На улице большой беды вам не натворить, а от собак лапами отмашетесь или куда залезете.      Живут медвежата целый день на воле. В лес бежать и не думают.      Им Прасковья Ивановна стала как мать-медведица, а изба берлогой. Если обидит или напугает их кто-нибудь, они сейчас в избу — и прямо к себе под лавку, на тулуп.      Хозяйка спрашивает:      — Вы что там, озорники, опять наделали?      А они молчат, конечно, сказать не умеют, только друг за друга прячутся да глазами коричневыми хитро посматривают.      Шлёпнет их хорошенько Прасковья Ивановна, знает уж: что-нибудь да натворили. И верно.      Часа не пройдёт — стучатся в окно соседи, жалуются:      — Твои, мол, Ивановна, звери всех цыплят у меня разогнали, по всей деревне собирай их теперь.      — А моя бурёнка не доится! Молоко у неё пропало. Это твои звери-охальники её напугали.      — А у меня овечки в хлев не идут, боятся…      Или ещё что другое.      Взмолится хозяйка:      — Да скоро ли их от меня кто возьмёт! Нету у меня с ними терпенья.      Пришёл я как-то в ту деревню охотиться. Сказали мне, что мишки тут есть. Я и пошёл их поглядеть.      Спрашиваю хозяйку Ивановну:      — Где твои мишки?      — Да на воле, — говорит, — балуются. Выхожу на двор, смотрю во все углы — нет никого.      И вдруг — ох ты! — у меня перед самым носом кирпич летит. Бац! С крыши свалился.      Отскочил я, гляжу на крышу. Ага! Вон где они сидят!      Сидят два медвежонка, делом заняты: разбирают трубу по кирпичику — отвалят кирпич и спустят его по наклону, по тесовой крыше. Ползёт кирпич вниз и шуршит. А медвежата голову набок наклонят и слушают, как шуршит. Нравится им это. Один медвежонок даже язык высунул от такого удовольствия.      Прогнала их с крыши Прасковья Ивановна и нашлёпала хорошенько.      А в тот же день вечером пришли к ней соседи и тоже жалуются: мишки у трёх домов трубы разобрали, да мало что разобрали, а ещё и в трубы кирпичей навалили. Стали хозяйки днём печи топить, а дым не идёт куда надо, назад в избу валом валит.      Вот они какие — мишки.